* * * 

…Так и не научился различать по звуку,
с какой же стороны на этот раз
торопится ночная электричка,
кому-то, может быть, разлуку сокращая.
Так и не научился узнавать я сразу
твой отдаленный голос в телефоне,
и переспрашиваю по привычке:
ожегшись раз, я с некоторых пор
преувеличенно боюсь ошибки.
Так и не научился уходить, как только
произнесены последние слова
и начинается пустая болтовня,
прикрытая вуалью, за которой
я замечаю легкую досаду.
Я все же ухожу, собою недоволен,
и ничего перед собой не замечая,
опомнившись лишь только перед домом,
разбуженный каким-нибудь случайным звуком.

...А электричка набирает скорость.


* * *

Мы с тобой – перелетные птицы
(пусть стреляющий в нас промахнется),
нам с тобой удалось лишь проститься,
ну а встретиться не удается.
Пусть стреляющий в нас – промахнется!
А ему-то какая забота:
между нами всегда остается 
расстояние двух перелетов.


Дриады

Обычно случается в темноте
все между нами. Они – это те,
с кем я могу обходиться без слов,
те, кому не сносить стволов,
кого заключаю в свои объятья, –
деревья, мои молчаливые братья.


* * *

На пороге – безносая осень.
Научиться курить папиросы,
отвечать на простые вопросы
не кивком, а движеньем руки.

Впрочем, все это только враки,
жаль лишь – нет у меня собаки,
чтоб, гуляя с собакой в парке,
собирать на земле листки.

Время вышло. Пора собираться.
Буду снова шутить и смеяться.
Ну а если во всем разобраться,
то какие же мы дураки.

* * *

Ходзіць павольна
сапсуты гадзіннік.
І тыражуе тваю адзіноту
рэха пад столлю.
Рэха сваволіць.
Рэха адвеку 
не верыць у крыўду.
Ты – на ўсё ў крыўдзе,
кінуты быццам
ці найскупейшы
на прабачэнні.
Ты – на ўсё ў крыўдзе,
нават на тыдзень
майго сыходу 
з чатырох сценаў.
Ходзіць павольна 
сапсуты гадзіннік.
І не вярнуся –
хоць раз у жыцці я…


* * *

Выпадковы сустрэчны, 
мы з табою, 
як свечкі,
падуладныя ветру
i задзьмутыя ўміг.
Набылі мы білеты
на апошні тралейбус
i стаялі ў чаканні
на прыпынку адліг.
Выпадковы сустрэчны,
напатканы нанешта.
Мне не дорыш
усмешкі.
Не дзялюся слязьмі.
Па раскладзе прыехаў
наш апошні тралейбус
i без слоў на вакзале
развіталіся мы.


* * *

Святло ўпусцілі.
У студню. На дно.
Рукі скупых людзей.
Святло хавалі
адно для сябе,
таму патапілі ў вадзе.
Вада замаўчала нават усплеск,
калі прымала святло.
І толькі вачам,
што глядзелі ўслед,
бясслёзна балюча было.
Ты ў студні выпрошваў
глыток святла,
бы сонца ў морак душы.
Студня пачула і… не дала:
святло глыбока ляжыць.
Зямля без акрайца неба
жыла б
толькі адзін уздых.
Нясу ў далонях глыток святла,
каб быў са мной побач
Ты.


* * *

Калі сыходзяць халады
са сцэны восені дачасна,
кляновыя квіткі-лісты
губляем, як чужое шчасце.

І вусны шэпчуць наўздагон
iмгненні пачуцця былога,
а ў нітку голасу твайго
адліг уплецена знямога.

Штодня ўсміхаемся здалёк,
каб па-сяброўску прывітацца.
Другой сарваны васілёк
яшчэ твае сціскаюць пальцы.

Але не размінуцца нам
у пошуках свайго натхнення.
Сустрэнуцца з рукой рука, 
сальюцца ў пацалунку цені…

Родны бераг

Я намалюю родны бераг
над ціхай Прыпяццю-ракой,
бацькоўскі дом, а побач – дрэвы
ды луг, усыпаны расой.

Я намалюю птушак белых
у небе з сонцам залатым.
Духмяны водар ягад спелых
у царстве казачным – лясным.

Я намалюю сцежкі мараў 
дзіцячых яркіх светлых сноў.
На тое ёсць i фарбы чараў,
i ёсць нязгасная любоў.

Я намалюю рукі маці,
шурпаты лёс на даланi.
Святло яе вачэй у хаце
ды роду мужных карані.

Я намалюю смех вясёлы
ў лугах мядовых і густых,
дзе я прыйшла да той высновы,
што родны край – мілей чужых.


Буслы

Збіраюцца буслы ў чароды –
у жніўні, як знак чалавеку,
што згодна законаў прыроды
жывем на зямлi веку ад веку.

Злятаюцца буслы ў лугi,
дзе змоўкла даўно касавiца.
На збітыя ветрам стагі
iм лёгка i проста садзiцца.

У неба лятуць, да аблокаў –
кружляюць у сiнь-вышыні...
Як быццам у шлях свой далёкі
збiраюць з маланак агнi.


* * *

Праспявай калыханку, вятрыска,
пра журботную долю маю:
полаг зорны над жытняй калыскай
ды зязюльчынае «ку-ку»...

Басанож сенажаці абмерала,
у далоні збірала расу, –
мо таму так упэўнена верыла,
што лятаць у паднеб’е змагу!

Сэрца чыстае, вечна адкрытае,
як крыніцы сцюдзёнай вада,
i душа, туманамі абмытая,
не чакалі, што будзе бяда.

А яна – пачалася адразу,
як бацькоўскі пакінула дах...
І на тое не маю адказу,
дзе падзеўся шчаслівы мой птах?


* * *

Родныя краявіды –
пейзажы старонкі бацькоў –
заўсёды пры мне, не забытыя
пад ветрам і пылам шляхоў.

Нясе беражліва сэрца
той скарб, дараваны зямлёй,
відарыс сярпочка-азерца
ды жытняга поля з мяжой.

Буслянку на дубе, ля хаты,
антонавак водар п’янкі.
Ды луг, што на кветкі багаты,
якія сплятала ў вянкі.

Замовы ад траў шапатлівых
ад неба – абрус сінявы.
Ды сціпласць людзей працавітых,
агеньчык іх светлай душы.

Ўшаноўвае сэрца з гадамі
сцяжынкі дзяцінства свайго,
што недзе цяпер – за гарамі
з прывычнаю назвай – Жыццё.

* * *

Мне на рассвете выпал день длиною в жизнь.
Расхохоталась за спиной воровка-смерть.
И я шагнул с крыльца на ледяной фарфор –
и засосала, затянула круговерть.

Чтоб до конца постичь весомость бытия,
обжить задворки – это царство нечистот –
придется вновь пройти из глубины веков
через потери до немыслимых высот.

Подставив раненому времени плечо,
я чувства жгу, как только осень жжет листву,
и свою память близорукую лечу
от тощей ненависти, предавшей мечту.

Лохмотья сердца комом брошены под стол.
Ошметки нервов – на веревках бельевых.
Терзает в ярости их стадо пьяных мух –
слепых, горбатых, однокрылых и больных.

В дыму беснуются осколки старых снов.
Под ногти вдавлены сомнения и стыд.
Забившись в угол, жалкий пес – моя судьба –
то просит пить, то лижет лапы, то скулит.

Вокруг меня – война миров, пространств и лет.
Крадется следом неизвестность по кустам,
стреляя глупостью и подлостью в висок
и разбавляя грусть с любовью пополам.

И от невежества свихнулась доброта –
стоит в растерянности, слюни – до колен.
А по квартирам копошится сытость лиц,
зеленой злобой наполняя нитки вен.

Мне ветер льстит, но ясно чувствую нутром:
за перевалом – будет новый перевал.
Мне не увидеть новых суток – все равно
иду вперед, не выбирая пьедестал.


* * *

Из-под кожи сочится по капле усталость души.
Беспокойством разбавлено время в бутылке вина.
Я врастаю с трудом в новый день, выходя из глуши,
где, теряя себя, прошагал три столетья без сна.

Я, как птица без крыльев, – без неба ни дня не могу.
Я дерусь с одноглазой луной за постель облаков,
только вновь себя вижу распятым на пыльном лугу,
с почерневшим лицом, босоногим, лишенным зубов.

Я хочу заглянуть под стекло перекошенных луж,
на проталинах вечности имя свое отыскать,
извиваясь под солнцем, как полузадушенный уж,
себя вырвать из племени змей и все снова начать.

Я, как рыба из моря, – сухими губами ловлю
одинокие капли дождя, лежа в рыхлом песке,
и продавленной грудью вдыхаю огонь, но терплю,
чтоб не встретить рассвет точкой пули на бледном виске.

Оснований рассечь неизвестность – ничтожный пустяк.
Память бьет по рукам, выдавая чужих за своих.
Безответный порыв – как старье под замок, на чердак:
одному – слишком много, но мало для счастья двоих.

Я, как зверь в заперти, – все отдам за свободы глоток,
но придется опять ожидание пить натощак.
Перетертые жилы – не в счет, если манит восток,
обожженный падением звезд на пустынный большак.

Человек без любви – просто мясо на серых костях.
Верность искренних чувств посажу в изголовье стола
и, не взяв ничего из страны, где свирепствует страх,
я и мертвым вернусь, лишь бы ты меня только ждала.


* * *

Не знаю, что сказать: я сам не свой,
размякли чувства под дождем потерь.
Передо мной твоя закрыта дверь,
но я у ног твоих, как пес цепной.

Я прячу боль за шторами ресниц,
но смехом вряд ли вылечу измену.
Любовь, как прежде, носится по венам,
наивно подражая стаям птиц.

Замкнулся круг, несется время вспять,
и тень от стрелок режет мне ладони.
Увязнув в тине мыслей, ветер стонет,
что бесконечность не сумел познать.

Я на могилу верности принес
венок из неоправданных желаний.
Саднит в душе от тщетности исканий
и разочарованья полных грез.

Судьба скользит, как капли по стеклу,
но сердце больше не спешит открыться.
Я за двоих дышать не разучился,
теперь – глотать весь воздух одному.

И бесконечный день с кривым лицом
мой мир изрезал молниями лжи.
Мне без тебя мгновенья не прожить –
живым я стану тут же мертвецом.

* * *

Папялішча – і кветак жывучых буянне...
Вось таму і ўзнікае, мацнее, расце
прывід мары аб светлым, наіўным каханні,
ніягары высокіх пачуццяў-страсцей.

Што мужчынаў прыцягвае: розум ці цела?
За лісой паляўнічы па лесе імчыць.
На свабодзе бязмежнай я так адзічэла,
што нялёгка мяне прыручыць.


* * *

Віхрысты вятрыска
птушак пасе
і чытае газету
на асфальце.
Голуб са срабрыстай
ніткай на назе
ходзіць улетку
ў лапцях.

Апельсінавы спаніэль
скача па траўцы
ў пошуку дамы
сэрца.
Лета чароўную акварэль
хочацца бачыць,
музыка гамы
льецца.

Сёння за хаўтурамі –
шумнае вяселле:
лёсу мудрагелістая
ніць.
Радасна ці сумна,
вусцішна ці ўсцешна,
сэрцу амярцвеламу – 
жыць.


* * *

Не сэрца – разбітае шкло,
на ім – твае ініцыялы. 
Мінулае не адышло, 
а будучае – не настала.
Адна... Бо мой кніжны свет
ад явы такі далёкі!
Расою блішчыць на траве 
адчай прасвятлёных аблокаў.


Жаночы смутак

Мы спрабуем, наіўныя,
зорнай мары не страціць,
плацім – часам і сіламі
за ілюзію шчасця.

І здароўем, і нервамі,
і слязьмі, і бяссоннем,
і сардэчнаю вераю,
і адчаем прадонным.

Каб не знiшчыць ілюзіі,
мройных сноў не забрудзіць,
бо навокала людзі
ўжо даўно абязлюдзелі.

Донкіхоты ў музеях,
донжуаны ў фаворы.
Ды не гіне надзея:
«Знікнем разам», – гаворыць.

* * *

Сонца сiлай Агню
шэпча зямлi: «Люблю!..»
Сiлаю Вясны
ўплятае ружы ў мройныя сны.
У пакоi мы не адны –
на акне цалуюцца галубы.
Эх, Вясна-бессаромнiца...
Сонца – каханка, яго палюбоўнiца!
На вуснах тваiх – 
яго сунiчныя пацалункi...
Не хавайся – 
ад кахання няма паратунку!
Ранiцай трава пахне расою – 
даражы, дзяўчына, сабою:
у любасцi шмат адценняў,
але нiчога лепш няма
за колер белых адзенняў...
Упляцi ў вянок белую лiлею!
Толькi той кахае, хто чакаць умее.
Хто кахае цябе – дачакаецца!
Лепш чакаць i трываць,
чым зняславiцца...


* * *

Радкi на паперы лягуць
слязьмi блакiтных лiтар.
Соль iх не кожнаму бачна –
папера белая i соль – таксама...
Не заўсёды за вясёласцю
хаваецца шчасце.


* * *

Ты – як застыглы крок на асфальце,
дзе праходзiць маё жыццё.
Ты – сам яго пакiнуў на свежым асфальце,
тады яшчэ дыхаючы прагаю жыцця.
Ты прайшоў па маiм сэрцы
i зачынiў дзверы ў будучыню.
У нас засталася толькi мiнуўшчына,
i тая – адна на дваiх.


* * *

Слова – ты мой наркотык,
i мне не патрэбна iншага:
я – твой гаспадар i раб.
Папера, ты – дыханне чыстае
маёй душы,
скрэмзанае сiнiмi лiтарамi
маiх слёз.
Я – наркаман, якi нарэшце
дарваўся да сваёй жадаемай дозы.
Я наталяю голад словамi вершаў,
каб душа займела iмунiтэт
ад жыццёвай будзённай пошасцi.

* * *

Любая идея – не свята, 
любая на ночь не права,
тогда оживает Вандея 
и из лесу кличет сова.

Простившись с заблудшей святыней, 
сказав ей спасибо за кров,
беру я соседские вилы 
и в чащу шагаю на зов.

Когда же на горле у песни 
ослабнет костлявая длань,
я брошу полночную птицу, 
но только не брошу Бретань.

Не брошу стремленье к полету, 
и вилы не брошу вовек,
и ту безнадежную веру, 
что все-таки я – человек!

Я знаю, что в чащах бывает, 
что небу нам нечем помочь,
но счастливы те, что взлетают, 
хотя бы и в черную ночь...
                         1980—1985


* * *

Я не умею дышать вне мести,
в журнале прочел – это от обезьяны.
Месть стайных приматов – не дело чести,
а просто инстинкт такой окаянный.

Не хищник мой предок, я точно знаю,
но я вслед за ним задаю порой жару:
уж раз мне загрызли брата по стае,
значит, я должен мстить ягуару.

Душе моей строки Писанья желанны –
я оба Завета читаю влюбленно,
но тело и дух мой – от обезьяны,
и никогда мне не стать сотворенным.

Мне надо любить по словам Христовым,
хоть Бога любить хочу, а не бояться.
Но есть во мне рудимент хвостовый,
который мешает к Христу подняться.

Я должен любить держиморд и паханов, –
когда полюблю их, в мир явится счастье.
В церковь являюсь я злым павианом,
ну вот, я пришел... Допустите к причастью!
                                                       2002

* * *

Як было мне дагэтуль ведаць,
што ў лапiку талай вады
хаваецца столькi неба.
I можна знiкнуць у iм,
шукаючы пэўны адрас;
сустрэцца з сабой – былым,
з тым, чаго не атрымала.
Там водблiскi – твой i мой;
майго мне заўсёды мала.
I – дзiва: з таго не горка,
што недзе глыбока на дне
мiргае падманная зорка.


* * *

У ямах метро i аркестраў
грае ружовая скрыпка
напятых трамвайных лiнiй,
антэнаў i тонкiх шпiляў.
На голас злятаюцца зданi, 
хто болей ужо не мае
нават сляпога бяссоння
i калiтЏ для апошняй,
няпэўнай пяшчоты ў вачах.
Трывога кудлатых аблокаў,
водар вiльготных яблык
употай за цемрай сочаць –
будзяць марознай ноччу
водгук забытых струнаў.


* * *

Чуеш шолах вясновых дажджоў,
шэпт празрыстых i цёплых лiстоў?
Твар зямлi ён залiў i далонi, 
валасы, вочы грудзi й скронi.
Слаўся, першых залеў цiшыня
i напружаны шал дзiкiх сноў,
нараджэння i смерцi гульня!
Песцi, дожджык, яе. Болей, болей!
Спевам птушак ускрыкне зямля.


* * *

У гарачага лета на самым дне
i ў зiмовым холадзе – мiнус дваццаць.
Усё роўна будзем любiць сябе,
усё роўна будзем сябе баяцца.

Гулка б’ецца паветра густых дажджоў
аб лiхтар, патрабуючы сонца болей.
Нават цiхае рэха няўмольных слоў
мае смак несцярпiма салодкi – нiколi.

Як блiскучы й востры адбiтак шкла,
зацiскаю час даланёй употай.
Асцярожна ўсё-ткi мяне знайшла
чарапашая гэта пяшчота.

* * *

Мой завершенный круг
за горизонт уходит.
Это случится вдруг,
словно на огороде
сядет тарелка из 
огненного пространства.
Здравствуй, моя душа,
что, воротясь из странствий,
мне передаст привет
от старика из Книги.
Властвует не спеша: 
что ему наши сдвиги?
Время течет назад,
радугой замыкая
неких страстей разлад.
Пенятся реки Рая
от пузырьков души,
что опьянили Бога.
Райские шалаши
выглядят так убого.
Не потеряешь Рай –
не обретешь дыханья.
Горечи через край,
в дереве – червь познанья.
Круг обретает твердь
и, притворясь Землею,
вверх запускает сеть 
с солнцем над головою.
Этот гамак души
дал ей такие крылья.
Родненький, не спеши,
дай насладиться былью.
Пенится гладь Земли,
путь не находит сердце.
Звезды пылят вдали,
веник венчает скерцо.
Уж припасен финал,
тема найдет решенье.
Милый, как ты устал –
жертвой на воскресенье.
Чтоб прокормить кого?
Хлебом или стихами.

Тенью над облаками
Рухнуло божество.


* * *

Где в белом пространстве души
безнадежно-прекрасный автограф,
в нем графика ночи распишется
веткою древа по белому снегу.
А кто-то сквозь чащу созвездий
несет чашку темного кофе.
И руки твои колыбельку качают луненка,
и что-то в затылок нам дышит –
возможно, чертенок.
А мир возвратился к началам 
хрустящих пеленок.
Носящийся над белизною
пленительный дух,
как случалось иною порою,
все набело пишет,
и новое солнце
уже проступает над миром –
как гуща на донце.


* * *

Меж черным и желтым качается капля...
Судачат коровы, мурлыкает цапля
антенны, а впрочем, судьба безрассудна
и где-то в Европе бредет беспробудно.
Меж летом и летом сквозит промежуток,
от белого снега теряя рассудок,
уходит дорога от неба до неба
кусочек тревоги закусывать хлебом.
И каплей надежды баюкая душу,
меж желтым и черным... Ты только послушай.


* * *

У кружева кружение скрижалей,
закручен штопор, вздернут в небеса
собор, растущий по диагонали
от неба к небу. Через полчаса
минет столетье. Что ему, бедняге,
ломанье шапок, бредни королей,
когда кряхтят натруженные кости –
скелет весь обнажен, как на погосте.
Налей лекарство вечности скорей
из молодой и бесшабашной фляги,
что Фауст-панк забудет у дверей.

* * *

И вот весна – любви прозренье,
начало горестных обид.
Черпаю томно вдохновенье –
и сердце, как струна, звенит.

Любовь приходит не одна –
с ней муза, дарит вдохновенье.
Душа становится вольна –
горит все наше поколенье.

Тебе дарю я свои сны.
Тебе к ногам цветы бросаю...
И лепестками средь весны
тебе дорогу устилаю! 


Аморфный пес

Четыре ящика портвейна
куплю сегодня и напьюсь.
И много сделаю глинтвейна...
Домой сегодня не вернусь.

И мне приснится сон аморфный –
больного разума порыв, –
в котором будет пес бездомный
скулить и лаять аж в надрыв.

Он мне расскажет о помойке,
где каждый день находит кость.
Он мне расскажет о той стройке, 
где спит и летом и зимой.

И после этого рассказа 
смахну слезу я со щеки.
Какая все же жизнь зараза – 
бывает так, что хоть вопи!

Я посмотрю в глаза собаке,
ее на руки подниму.
Я отнесу ее в кабак и –
обедом вкусным накормлю.

И в благодарности за это –
она в лицо меня лизнет...
Вот и сейчас она ведь где-то
в стихии голода живет.


* * *

Когда любовь твоя жива,
когда любовь твоя взаимна, 
касается крылом крыла, –
такое чувство, право, дивно.

Стихи твои без слезной соли.
И розы без шипов твои.
Шаги даются все без боли,
две силы сплетены в любви!

Ты видишь сны в лучах рассвета –
улыбка трогает уста,
но если чувство без ответа,
любовь, как и стихи, пуста.

Но стоит только обмануться –
и сердце жаром пышет вновь,
когда пылает не напрасно
в груди твоей огонь-любовь.


Скажи

Скажи, полюбишь ты поэта?
А разве нужен он тебе?
Мечты, стихи; на все на это
найдешь ли место ты в себе?
Простишь ли ты его за то,
что он бросается словами?
А пожалеешь ты его
с его разбитыми мечтами?

* * *

Крыжуюць нябёсы каметы – 
у прышласць з нябыту лятуць,
прарочаць няшчасці сусвету,

а я толькі думаю: дзе ты,
кім рукі твае абагрэты
і як мне цябе пачуць?

Ці зоры пагаснуць, ці сонца – 
што думаць пра тое цяпер?
Надзея – жывая бясконца.

Надзея – паранены звер – 
залізвае горкія раны,
што ёй прычыніў недавер.

Крыжуюць нябёсы каметы – 
прарочаць няшчасці сусвету,
а я толькі думаю: дзе ты,
і як мне цябе пачуць.


* * *

Вачэй блакітная смуга – 
душы ўтрапенне.
У іх знайшла твая туга
увасабленне.

Найсветлы цяжар юных сноў – 
нібыта ўзвівы
трагічных скрыпкі галасоў
і пералівы.

Дарога ясная відна
да існай ролі,
табой абраная яна
з уласнай волі.

Яшчэ ты зведаеш свае
і ўзлёты й спады – 
жыццё з чужым жыццём звядзе
тваё да ладу.

Насустрач шчасцю руш смялей,
не аглядайся
на шэрань дзён, і надалей
сабой застанься.

Каханне ж першае міне – 
не гэта цяжар,
але і ён у сівізне
трывала ляжа.


* * *

На шыбе спацелай здрада
профіль класічны свой
намалявала памадай
стомлена-залатой...
Проста цябе прыгадаў я
сумнай часiнай начной...
Сцежкамі цёплага траўня
мы разышліся… Не стой.


Віцебск

Ліпнёвы дождж між карнавалу
расой нябёснаю абмыў
гарачы водар юных целаў.
Стракаты росплеск тратуараў
стамлёнай змейкаю паплыў
у засень пасвяжэлых сквераў.
Рука спалучана з рукою,
мігценне ў здзіўленых вачах,
як прадчуванне насалоды…
Сярод акацый над ракою
кране каханых па плячах
крыло начное прахалоды.
Каханне ў песні застанецца
нам на дваіх.
Святло разбуджаных вакзалаў,
расстанне – міг.
Тугою ў ноч няхай пральецца
здзічэлы ў мудрасці
Шагалаў штрых.


Песняру

Бываюць песні лебядзіныя,
кароткія, як развітальны ўздых,
і хвілі радасці адзіныя,
калі ты ўласны дух спасціг.
Няўлоўна, зманліва і прывідна
лёс завяршае піруэт:
няпраўду-праўду пі да дна,
калі ты ад жыцця паэт!
Не жалься Богу, што знявераны,
не патрабуй сабе цішы.
А не – жыві свой век, адмераны,
і вершаў болей не пішы.


* * *

Новы век iдзе. Ззяе далячынь
фарбамi агнёў, зманнасцю прычын.
Кожны новы дзень лашчыць небакрай
шчасцем адкрыцця, што надыдзе рай.

З трапяткой душой – ахапляе жах! –
ты ідзеш далей па чужых касцях
да святых вышынь iснасцi й быцця,
кiнуўшы наўзбоч радасцi жыцця.

Пэўне, носiш ты мудрасцi ярмо;
хоць i хараство, ды нiшто яно:
век iдзе, яго нам не перагнаць –
кожны ў iм адзін будзе памiраць.

* * *

На каждый стих –
отдельная тетрадь,
чтобы листам
по одному не умирать.

На смену дня –
опять приходит ночь.
На смену ночи –
вновь приходит дождь…

Звезда в лесу одна,
но не темно.
Одна в лесу звезда –
открой окно!

Смешно,
когда пытаются 
в меня стрелять.
Грешно,
когда на каждый стих –
отдельная тетрадь.


* * *

Я наблюдаю,
как схожу с ума.
Мне нету дела:
я – всего лишь тьма;
я – отражение
на каменной воде,
и тем не менее –
Спаситель на кресте.

Я растворился
в Клумбах Тишины.
Цветы Безмолвия 
недалеки от Дома.
Но лишь сорвав 
поблекшие холсты,
постигнешь сказочную
Глубину пустого.


* * *

Жизнь – это ломаная.
Смерть – прямая, 
тянущаяся в бесконечность.
Наша жизнь изломанная, 
недолговечная.
Человек – Вселенная.
А душа – звезда.

Все, что на мгновение – 
навсегда.


Очищение

Вода из-под крана –
как Маха-Нирвана.
Я вымоюсь с мылом
и стану, как Бог,
невинным и чистым –
назло атеистам...
Вот только не знаю:
на долгий ли срок?..

* * *

На фотаздымках з невядомасцi –
абрысы, твары, сiлуэты...
Iмкнуся зразумець: што гэта –
сапраўднасць цi падман свядомасцi?

У вочы, што амаль знаёмыя,
у жэсты, свет, пагляды, ценi, 
у наша шчасце летуценнае
зноў узiраюся да стомы я.

Было?.. Альбо не адбывалася?
Са мною? Цi з шалёнай мараю?..
А з фотаздымкаў усмiхалiся
абрысы, сiлуэты, твары...


* * *

Напоены святлом апошняй зоркi,
свiтанак нараджае новы дзень.
А ноч старая на спачын iдзе,
пакiнуўшы свой пах халодна-горкi.

Заспаны вецер цiха адпяе
сiнечу, цiшыню i срэбра поўнi.
I гэту ноч чароўную не ўспомнiць
нiхто. Амаль – нiхто... Акром мяне.


Восеньскi эцюд

Лiсцем, распусна нафарбаваным,
Менск закiданы.

Колеры сцiплых апошнiх кветак
стрэнуцца зрэдку.

Вецер з iмпэтам бамжоў заганяе
грэцца ў трамваi.

Я недарэчнаму сонцу дзiўлюся –
восень
                 на Беларусi.

Ожидание

Звук. Ожидание. Нервы.
В голове одна мысль:
ты – не первый.
Звук. Ожидание. Строгость.
Наэлектризованная
безысходность.
Ожидание. Нервы. Звук.
Со звуком натянулись
сотни мук...
Звук, поиск его значения –
в путь? назад?.. 
Опять сомнения.


Человеческая судьба

                         А. Герман

Человеческая судьба –
это не сказка
и не сон.
Это – обычный день
в цвете преимущественно сером.
Человеческая судьба –
полна тяжелого труда
под маской «жизнь»;
а ты – просто иди
и держись.
Иди с улыбкой на лице,
не жди от жизни счастья
ты в подарке.
Человеческая судьба –
поиск рая в темноте,
счастья поиск в суете
с помощью драки...


* * *

Плечом – к плечу,
висок – к виску
из нас тогда был с вами 
кто-то,
когда не думали, что в нас
пальнут в спину из пулемета.
И кто стрелял?..
То были те, кого взрастили сами,
кому, все лучшее храня,
себя порою забывали.
Но, видимо, не все
ученье наше
не находило отклик в них:
не зря ж, ведь,
целясь в нас же,
они пальнули,
зренье притупив...


Полетаем?..

По дереву – к небу,
по воздуху – к звездам,
водою – к истоку,
единому с Летой.
Со звуком – в пространство,
развеяться с пылью,
познать бесконечность...
Вернуться на Землю?
Вот так и летал бы,
свободно, беспечно –
однако жизнь тянет
на Землю извечно.


* * *

Если искать стану друга
ближе и лучше себя,
выйду во двор –
и собака
будет подруга моя.

Если искать буду друга
чище и лучше себя,
в себя загляну –
и подругой
будет душа для меня.

Если искать друга буду –
как бы навечно, тогда
к человеку обратиться забуду
с ним редко дружба крепка.

Никто

Никто и не желал
И незачем
По поводу банального напитка
Решать дыхание пускать
На самотек, 
Или стараться снова
Вдохнуть в глаза те звуки:
Особо низкие –
От forte до piano,
Спускаться до подножия.
У ног,
Как будто бы спокойно.
А перила, через которые
Обычный перегиб
Не унесет по водному
Течению реки,
Спускаемую солнцем тень,
Стоят себе.
Кто видел плавные движения
И грязь – давно забыл о мыслях:
Там их нет, где хочется уснуть
И не идти
На откуп попечителем родных.
Свобода понимать твои мотивы,
Соседнее небесное звено,
Не то, чтобы в бриллиантовой
Оправе, но захотелось бросить
На траву
И мимо, не оглядываясь, – мимо
Всего, что может причинить 
Нам боль. Пока ты дышишь,
И идешь за мной:
Мне кажется, в тебе 
Я не нуждаюсь
И никогда собой не назову.


* * *

Я знаю странный ребус слов,
В котором проиграю.
Дайте имя
Для сына, и когда
Его не будет, время укажи
Мое движенье в бок
И по кустарнику,
Цепляясь за репей,
Сшибая кочки,
По мху в болото
С Богом говорить
На звуках, через жадный 
Пузырек 
Никак не отпускающего 
Воздух из теплого покоя.
Тела нет.
И нечем возражать на каждый
День, что непременно будет
Ночью дождь,
И дочерей не будет для
Посева как будто бы
Всеобщего добра.
На самом деле
Больше не бывает отдельного
Оттенка – все едино:
И мой зрачок, и лампа
На столе,
С давно перегоревшим
Волоском...
О чем та думала,
Пока была жива?


The lost

Теряю дух сочувствия и боль,
Которой признак дарит теплый 
Тон понятия и запаха, и цвета,
Ведущего на смерть мирского 
Дна.
Его не вижу, впрочем, как и 
Света.
Я – для него далек, он – для меня.
И этим мы близки.

Спокойно воздух
Ты в легкие не тянешь.
Тишину созвездий,
Заплетающих язык.
Бессилием пропеть им их
Пролог
Для будущего, сказочного лета:
Расцвета бесконечного тепла.
Ты только душишь мощью
Обстоятельств 
Всего, что движется,
Всего, что хочет есть.
Мою раздвоенность,
Мое непостоянство.

Мне кажется – я больше 
Не усну
И в этом – продолжение меня…


* * *

Отходит постепенно поводырь 
Во внутреннем.
Движение – удар.
И хочется опять уйти на дно,
И плакать о судьбе и неумении
Себя реализовывать.
Вокруг – среда, в которой
Неизвестен метод:
Быть через
Формальность серого…
Я – так.
	Я – тень.
		Я – пустота.

Люстраныя акуляры

Неба нясцерпны блакiт пячэ,
пялiцца пiльна ў стому вачэй,
ад нуды невымернай шчыруе,
свiдруе,
		спрабуе
			дабрацца да сутнасцi з’явы,
але люстраное шкло акуляраў
надзейнай заслонай стаiць перад iм,
i неба блакiт застаецца нi з чым,
як слёзы паразы
		пакiнуўшы пот на iлбе...
Што ж за шклом?
		Чалавек у сабе...


* * *

Ты – побач,
i нават не хочацца помнiць,
што шчасце
так рэдка здараецца доўгiм.
Ты – побач.
Хай доўжыцца гэта iмгненне
цi лепей –
хай вернецца потым,
i не аднойчы.
Ты – побач,
i болей нiчога не трэба:
нi словаў,
нi рухаў...
Мне дастаткова
ведаць:
ты – побач.


* * *

Нядзеля.
Апоўднi.
Паранены снег.
Туман...
I будынкi –
амаль што прывiды.
I рысачкi-людзi
паволi плывуць
па лiнiях лужын...
I там, за акном,
нiбыта графiцi –
вуголлем па шэрай сцяне...
А хтосьцi насупраць
у цьмяным пакоi
амаль гэтаксама
малюе мяне.


* * *

Шкада, што мы не ўмеем захаваць
у памяцi шчаслiвыя iмгненнi –
усе, што мы сумелi адшукаць...
Бо не заўжды ў бяспамяцтве – збавенне.

Шкада, што немагчыма паўтарыць
iмгненнi найвышэйшай асалоды.
Iх не вярнуць... А значыць, трэба жыць
далей, не выбiраючы нагоды.

Шкада, нам не застацца на зямлi
iначай, як у памяцi нашчадкаў.
Калi ж яны забудуць, што былi...
Мы – вернемся. I станем жыць спачатку.

Сны

Як птушка весняя, як песня:
адвольна, лёгка, несупынна
плыве мой позірк напрадвесні
над каляроваю карцінай.
На той няскончанай карціне
кармінам, залацістай вохрай,
і фарбай колеру бурштыну,
і цёмна-шэрай, быццам мокрай –
квадраты, ромбы... Разумею,
што гэтак хістка і страката
расквечана і крамянее,
плыве пад колам верхагляду!
Дарадца – дар усведамлення,
давёў да сэнсу сну стыхію,
бы плямы колераў асенніх
пад крыллем – дахі гарадскія.
Давайма заспяваем, дахі,
увесну – восеньскую песню!
Пакінем стомленасць: узмахі
празрыстых крылаў напрадвесні.
I снiцца ўзлётнае былое
вар’яцтвам лёгкіх сноў птушыных
узнагародаю за тое,
што мне цяжар зямны не скiнуць.


Таямніца 

– Не глядзі, што ён гэткі прасцецкі, –
гэта аб шэрым каменьчыку
археолаг, у гліну запэцканы,
гаварыў, над раскопам укленчыўшы. –
Хоць бы й гэты адбітак выбітны
пакручастай маленькай ракушкі:
ён адцiснуты ў камень, нібыта
на гліняны акрыйчык сушы.

Шырыня першароднага мора –
замест нашых зялёных соснаў –
калыхалася на прасторы...
Тое помніць каменчык просты.


Чорная вада

Гарачы жоўты апельсін –
на сінім покрыве цыраты:
царэўна-поўня ў неба сінь
карцінна ўзнеслася над хатай.

У апельсінавым святле –
адцення райскіх сноў паўдзённых –
па кроплях зоркі на сяле
пілі з рачулкі ўзвар сцюдзёны.

Штодзённы зорак у начы
быў вадапой за крайняй хатай...
Ды ўсё жывыя б’юць ключы –
жывых струменяў тых багата.

Бы так?!. Не бачна ні душы 
у вёсцы – на мяжы з бядою...
І толькі зорак гладышы
паўнюткі Чорнаю вадою.

Думкi ўголас

Перажыць горыч адзiноты,
адалець балючыя нягоды,
перамагчы сiлу глупства,
несправядлiвасцi грымоты,
часовага начальства дурноты,
не захварэць на сухоты...
Чаго жадаць болей –
кахання, мiру, згоды,
душы сонечнага надвор’я?


* * *

Даверу вершу сэрца натхнёнае,
у якiм агонь кахання не згасае.
Даверу песнi душу неспакойную,
бунтарнасць адчайную –
не дзеля гучнай славы
цi марнае забавы.
Даверу – на карысць растаптанае,
разрабаванае Айчыны,
як матулi родны сын...


Новыя ахвяры

Рэжуць сатыру кiнжаламi.
Гумар – мяснiка сякераю.
З каранямi вынiшчаюць праўду.
Раскошна красуе бязвер’е.

На думкi вясёлыя –
паляванне з рання да рання.
Нервы трэба – сталёвыя,
каб абмiнуць катаванне.

На шчырае слова –
хлусаў забарона.
Спакою няма дома
ад ураднiкаў без пагонаў.


* * *

Свабода слова, свабода слова...
Каму – радасць, каму – пакуты:
дэмагогаў нудны рой
збавiўся ад маральных путаў –
разбаўляюць думкi з муццю-вадой.
Чэшуць дзядзькi языкамi –
стогне ад напругi прэса...
I недалёка той час, калi дзверы з завесаў
стануць злятаць пад вокрык: 
– Пройдзем, грамадзянiн, з намi!

Черная сова

Я – дерево без листье и цветков,
с ветвями и сухим стволом огромным.
Моя душа – глубокое дупло,
покрывшееся мхом пушистым, черным.

На черном дне глубокого дупла
тихонько, незаметно притаившись,
живет большая черная сова,
давно во мрак души моей влюбившись.

Живет в тиши, не зная о беде,
довольна своей жизнью очень скромной.
Наверно, не нуждается в воде
и пищею питается духовной.

Не знает ни забот и ни тревог
спокойная, задумчивая птица.
Ни возраста не помнит своего,
ни старости глубокой не боится.

– Не скучно ли всю жизнь одною быть? –
спросила у совы я мимолетно.
Подумав, мне сова сказала: – Нет.
Ведь я не одинока... И свободна.


Правда

Часто мы пытаемся от правды
спрятаться за тонкой занавеской.
Правда – желтовато-белый натфиль
с бархатной поверхностью без блеска.

Точит душу он – она страдает,
плачет, обагряясь жгучей кровью...
Правда с дерзновеньем и любовью
жаждет быть большим мечом духовным.

Если же отточена умело
натфилем до блеска золотого, –
любит только истинное дело,
любит только истинное слово.


Два идола

Вот взял ты темно-фиолетовый сапфир
и высек демона большого из него.
И взял бесцветный перламутровый сапфир
и высек ангела... Скульптуры высоко
решил повесить – под серый потолок...
Хотел, наверно, как птенцов учить летать?
А может, нацепил на ржавый гвоздь,
чтоб ночью сон свой беспокойный охранять?
А может, это все – для красоты?
А может, чтобы не стучалась в дом беда?..
Ты часто смотришь в потолок, хоть знаешь сам:
они в живых не воплотяться никогда.
Не смогут в дали голубые улететь,
украдкой ласково позвать тебя с собой...
Они всю вечность будут в спальне у тебя
висеть, как нимбы, над твоею головой.

Ненавязчивый совет

Если ты подвластен лени,
жизнь бурлящую отверг,
жди ближайших изменений 
после дождичка в четверг.


* * *
 
Хоть вы гроссмейстер не лихой 
и опыт маловат,
не бойтесь жертвовать ладьей,
стремясь поставить мат.

Рискните – весь азарт в бою.
Не вам себя беречь!
Коль вы согласны на ничью,
игра не стоит свеч.


* * *

Спешите жить и обходить невзгоды,
спешите выбрать жребий свой и путь,
а ждать у моря нечего погоды –
погода тоже может обмануть.


* * *
 
Ты к зеркалу утром подходишь уныло
и видишь знакомую хмурую рожицу.
Скажи: «Красота – величайшая сила!» 
Себе улыбнись – остальное приложится.


* * *

Знакома с вами я не первый день.
Такая я, как есть, и без прикрас.
Прошу простить, но так меняться лень,
что проще убедить смириться вас.


* * *

Я ромашку сорву погадать,
за другой потянусь поневоле.
Что – не «любит»? Ну, вот… Ерунда!
Впереди еще целое поле!


* * *

Как этот дождь, – мои мечты,
которым я наивно внемлю,
летят с огромной высоты
и бьются вдребезги о землю.

Но я не жалуюсь на жизнь.
Когда терпенье на исходе,
разбившись, вновь стремятся ввысь –
круговорот воды в природе.

* * *

Узмацнелая часам сталення,
чуйнай стала душа i шчырай,
пашырэлi абсягi цярпення...
I парой вечаровай у вырай
яна прагне ляцець, каб з’яднацца
ў панаваннi цiшы й спакою
з такою ж павабнай душою,
i нiколi не расставацца.
У адно – два з’яднаныя лёсы:
iм па сiле жыцця вiракруты...
Пачуццё, што сплывае ў нябёсы,
не змывае зямныя пакуты.


* * *

Мне Бог не сыпаў з неба манны,
а насылаў выпрабаваннi...
I я – спакон вякоў гуманны –
цярпеў i здзек, i катаваннi.

I вось я – вольны, незалежны,
у белы свет прастую чынна...
А нехта помслiва-драпежны
шукае на мяне ляйчыну.


* * *

Я iду туды, дзе вецер –
дзеяў розных дабрадзей –
вольна гойсае па свеце
спадзяванняў i надзей.

Я i сам раблюся ветрам,
каб з наскоку, без выгод,
у цянёты душ прыветна
пранiкаць без перашкод.

Тут галоўнае не мэта –
важна ведаць: хто ёсць хто?
У мяне – душа паэта...
Для бяздушых я – нiхто.


* * *

Перад тым як нешта зразумець,
часам крыўдна робiцца – да болю.
Лёс – не срэбра блiшчак i не медзь:
гэта нешта большае за волю.
Хоць звiнiць манета, ды нiдзе
не знайсцi для сэрца супакою.
Я жыву нi ў горы, нi ў бядзе –
ахвярую толькi сам сабою.
Хто пераканае мяне ў тым,
што я лёсу ўласнага – ахвяра?
Я не быў нi грэшным, нi святым,
не любiў папоў i камiсараў.
Мне i сёння ў медзi галасоў
вочы слепiць блiшчак пазалоты...
Нiбы чмель з палону верасоў,
я не ў сiлах выбiцца з дрымоты.


* * *

Усё яно – так i не так:
нi згоды, нi разумення...
Жытка мая – сцёрты пятак;
шчасце маё – натхненне.

Часам – хоць ты са скуры лезь –
брыдзеш у бяздум’i поўным...
I каб не поле, рака i лес –
воўкам выў бы на поўню.


* * *

Нам не ўявiць нi будучынi час,
нi тое, што аднойчы ўзбудзiць сэрца,
нi тое, што нашчадкам пасля нас
спасцiгнуць з ласкi Бога давядзецца.

Нязведанае – там, на той мяжы,
дзе неба ў гарызонт перацякае.
Мы назнарок туды наўскач бяжым, 
нiбы нам тут прыгодаў не хапае.

Сучаснасцi штодзённай мiтусня –
няма нiдзе надзейнага прыпынку,
збiвае з глузду хiжая хлусня,
змушае выдыгацца пад сурдзiнку.

Нас шкуматае вецер перамен,
i час iдзе гадзiнай лiхалецця.
А iншага – цi будзе што ўзамен? –
не мае мо нiхто i на прыкмеце.

Вякi заўсёды розныя былi,
запоўненыя верай i цярпеннем, 
i ўсё, што адкрывалi на зямлi,
iшло ў залiк чарговым пакаленням.

Далейшае – няведамае нам:
наступнiкi яшчэ за небакраем.
Яны прыйдуць i будуць верыць снам,
i думаць, што мы iм дапамагаем.

* * *

Рагнеда за сотнi гадоў таму
пачуе Слова ад Аксаны
і не захоча рабынiча разуці.
Гарыцвет будзе заўсёды квітнець
успамінам пра волю
для Гарыславы.
Анастасія замоліць грахі мае,
з болем зірне 
вачыма мамы...


* * *

А нехта ж жыў 
у залатым стагоддзі
для мовы нашае…
А мы з табой 
ці за свае правіны,
ці за чужыя
папалі ў іншыя.
А мы з табой 
ужо прайшлі
паміж стагоддзяў,
і трэцяга не дадзена.
І ўсё, што скажам мы 
на роднай мове,
пакінем гэтым.
А нехта ж дойдзе 
па дарозе са словаў нашых
(калі, канешне, яна не будзе 
занадта вузкай)
у золата стагоддзяў.


* * *

                   Паўлу Навуменку,
                   Міхасю Тычыну,
                   Таццяне Шамякінай
                   
Усе выкладчыкі выкладаюць,
геніяльныя – выкладваюцца.
Менавіта ў іх ты вучышся
не толькі пэўную колькасць гадзін,
адведзеную праграмай,
але і ўсё жыццё.
У геніяльных выкладчыкаў 
няма веры ў сваю геніяльнасць –
яны вераць у сваіх вучняў.
Геніяльных выкладчыкаў 
заўсёды мала –
вельмі цяжка на свеце гэтым
быць самаадданым.


Да святла

                    А. Яскевічу
                    
Ты прынёс Купалу
чырвоную ружу.
Не на магілу,
не да помніка –
паклаў ля яго акна.
«Зваў з путаў на свабоду,
зваў з цемры да святла» –
чуе ружа голас Купалы.
«На свабоду» –
кожным шыпом.
«Да святла» –
кожным пялёсткам.
Твая чырвоная ружа
ля акна Купалы –
да святла.


33-ці тралейбус

На замерзлым шкле
пакінула сваю далонь.
Хлопчык маленькі сказаў:
«Мама, я таксама хачу
зрабіць так,
каб было ўсё відаць».
І пачуў у адказ:
«Ты ж у мяне разумны...
А гэтая цёця 
абавязкова захварэе». 

Беларусь

Просторные леса,
голубизна озер спокойных 
и переливчивые голоса
прекрасных птиц,
живущих вольно.
Полей живое разнотравье
и теплый вечер у реки,
и зеленью манящие дубравы,
и пестрые цветочки-мотыльки.
Все это ты – родная сторона,
как теплый летний день, неповторимая.
Светла, как солнце, как луна – нежна.
Ты в мире этом самая любимая.


Птица

Ворон, поблескивая черной сталью 
крыльев,
величественно парит в небе,
Смотрит на землю сверху,
на ничтожность людей 
и суетность их забот.
Немногие из них могут понять
вечность.


* * *

Цветы, нарисованные луной на земле... 
Они не пахнут, но красивы.
На них, любуясь в тишине,
души я слышу переливы.
Померкли звезды, грустно светит 
с небес поблекшая подруга.
Ах, почему все так на свете?
Зачем не любим мы друг друга?
Обнявшись, не сидим украдкой
на лавочке в приморском парке.
Не замирает сердце сладко,
рассудок от любви не тает.
И в упоительном забвеньи
слова не шепчут страстно губы,
и равнодушно настроенье...
Зачем не любим мы друг друга?

* * *

Давай – не будем ссориться,
по пустякам ворчать.
Я прогоню бессонницу –
и буду крепко спать.
Как многое меняется –
и жизни смысл всей, 
когда вдруг понимаешь,
что нет Его важней:
ни света и ни воздуха,
и даже – ни воды...
А очень это просто все –
люби Его, храни.


* * *

Мне так хочется
просто пить с тобой чай.
Одиночество,
уходи, прощай.
Мы пойдем с тобой 
туда, где лес.
Где подснежники –
как глоток небес –
голубые и белые.
Я покажу тебе.
Только я их видела.
А теперь – и мы.
Мы ведь добрые –
не сорвем цветы.
Мы ведь вместе –
только я и ты.


* * *

Возле океана –
мокрая, в песке. 
Так тепло, уютно – 
солнышко в душе.

Загорела, стройная,
лишь торчит живот.
Он такой огромный –
там малыш живет.

Ем одни бананы,
сок кокоса пью.
Лев мой на охоте... 
Я же – нежусь, жду.


* * *

Я ухожу. Вот так.
По-другому не вышло.
Думай, что я – слепа.
Мне все безразлично.

Мои губы не дрогнут.
У меня – водостойкая тушь.
Мое сердце сжалось,
но я продержусь.

Я никогда не вспомню
своих к тебе обид.
Я знаю, я – не ангел...
Прости.
Иль просто сделай вид.


* * *

Пять скамеек вижу я. 
На шестой сижу сама.
Солнце спину припекает.
Чувство счастья нарастает.
А в тени растет трава.
Это тоже вижу я. 
Парень с псом идет – гуляет.
Меня взглядом провожает.
И кругом жужжат жуки.
Одуваны отцвели.
Облака плывут на юг.
Нежный ветер – мне он друг.


* * *

Холодно, тоскливо...
Где же ты, весна?
Или ты забыла, 
что прийти пора?

Марта середина... 
Поспеши, согрей.
Приходи пораньше –
опоздать не смей.

Солнце, просыпайся,
нет тебя светлей.
Реки разливать 
будет веселей.

Люди, не ворчите –
улыбайтесь мне.
В дом свой принесите
доброты в душе.


* * *

Я – желтый тюльпан, 
холодный и нежный.
Совсем молодой –
еще не созревший.
Мой стебель поник,
голова опустилась.
Закрыли мне свет,
и вода испарилась.
Стою на окне,
увядаю и мерзну,
А там, на лугу,
все было так просто:
и солнце и небо;
мой корень – опора.
А здесь, за стеклом,
никакого простора –
машины и лужи,
грязное небо.
Мне так одиноко
и хочется света,
тепла и уюта,
заботы, любви.
Хотя бы немного 
в стакане – воды. 

Пародыi


* * *

           Перажывi маё знiкненне
           з твайго пакутнага жыцця.
                                Т. Барысюк
				
Перажывi маё знiкненне
з твайго пакутнага жыцця.
Жыццё ёсць сон, i сэнс быцця
не варты слёз тваiх лiцця
з майго пакутнага знiкнення
з твайго пакутнага жыцця.


* * *

           ...Дрыготка адрэзваю голле,
           А дудку зрабiць я не ўмею.
                                А. Пашкевiч
				
Навошта, шаноўны паэце,
ты дрэва няшчаснае бэсцiш:
нажом так дрыготка-нясмела
нявечыш драўнянае цела?

Зрабiў бы ўсё лепш адным махам –
як след размахнуўся б ды шахнуў!
Музыкам не стаў... У наш век
не лiшнi й паэт-дрывасек.


* * *

1

           Шкадую я сябе патроху i пацiху,
           каб не наклiкацi якое-небудзь лiха.
                                В. Слiнко

Заб’юся ў кут i енчу цiха,
каб не пачула злое лiха,
калi чарговую ахвяру
шукацьме. ...Не! Я лепш гiтару
вазьму i ў голас заспяваю.
Яно ўцячэ – та-а-к завываю!

2

           Вось я iду, а хочаш – усмiхнуся?
           Вось я iду, а хочаш – пацалую?
           Калi смяюся – крывiцца мой рот.
           Ты думаеш, я тут? Мяне няма.
                                В. Слiнко

Крывiся колькi хочаш – я не супраць.
Але якi ў тым сэнс? Цябе ж няма.
Вось толькi зразумець я не магу:
чый пацалунак рот абслiнiў мой?..
Каб быў ты тут, дык атрымаў бы поўху.

3

           Рыфма ставiць мяне ў радок
           Замест
           Дзеяслова
           «Жыць».
                                В. Слiнко

Як нi круцi, са словам «жыць» 
рыфмуецца хiба што – Вiць.

Куды мiлей: зяцёк-Вiцёк!..
Не спадабалася – уцёк.

Былi – цi цешча, цi дзiця –
замiнкаю рыфмавiцця.


* * *

1

           Сэнс iснавання... Хто яго шукае?
                                Т. Бондар

Як неабачлiва згубiлi мы яго!
I ён, пакрыўджаны, блукае сярод нас.
Але, я ведаю, калiсьцi прыйдзе час –
i ад бадзяжнiцтва ён стомiцца свайго.

Збярэцца з сiламi дый пiскне:
– Я тут!.. Хапай мяне, Таiска!

2

           Плоць i душа... Душа i даль скразная...
           Мне выбiраць. Урэшце, мне самой.
           Хоць знаю: нi ў адной з iх не пазнаю
           Сябе, вось гэту, што цяпер са мной.
                                Т. Бондар

Як лiшак вып’е хто, бывае,
то коней белых сузiрае.

А доля iншая мая:
лiчу кагорту ўласных «Я».

I думаю, i выбiраю –
ў каторай з iх сябе пазнаю?

Бо тая, што цяпер са мной,
не ўпадабала вершык мой.

3

           Любоўныя гульнi... Навука падзення...
                                Т. Бондар

У гульнях любоўных бываюць падзеннi.
I нават навука знайшлася такая.
Тут практыкаў многа – хто болей, хто меней...
Але тэарэтыкаў штось не хапае.

Ды мне падаецца ўсё простым i ясным:
праз гэтыя гульнi не стаць каб няшчасным
i падаць не вельмi балюча было,
азадак быць мусiць пад сотню кiло.


* * *

           Мне так шкада, што я цябе любiла, –
           А мусiла любiць адну сябе...
           За гэта да зямлi мяне прыбiла,
           Як быццам градам – поле на сяўбе.
                                С. Явар

Раман калiсьцi я з табой круцiла.
Дурнiца! Моцна так цябе любiла!..
З табой былi мы ў гэтым заадно –
заўсёды ты любiў сябе адно.

Цяпер са злосцi б я сябе прыбiла –
за тое, што сябе я не любiла.
Ды неяк стала мне шкада сябе...
Без шкадавання лепш прыб’ю цябе!


* * *

           Зарастае душа, зарастае
           Павуцiннем няспраўджаных мар.
           Рэдка з вуснаў усмешка злятае,
           I кладуцца маршчынкi на твар.
                                I. Карэнда

Не магу анiяк надзiвiцца:
у душы маёй ёсць уладар –
ненажэрны павук-крывапiйца.
Выпiвае ён кроў з маiх мар.

I ўсё больш налiваецца тлушчам,
i чакае ўсё новых ахвяр.
Разам з вуснамi ўсмешку мне струшчыў,
не нажэрся – i ўзяўся за твар.


* * *

           Ты адкiнеш цыгарэту
           I пяшчотна пацалуеш.
                                В. Гардзiнар

Ты адкiнеш цыгарэту
i мяне пасля цалуеш.
Вось дык скнара! Мне ж дагэтуль
закурыць не прапануеш...


* * *

           Баюся сноў, дзе кроў палае.
                                П. Гаспадынiч

Каб сны крывавыя не снiць,
табе параю меней пiць.